Весна в этом году запоздавшая, но такая торопливая! Видишь, все уже зелено, и, кажется, что уже лето, а весну мы проспали: я – уткнувшись тебе в плечо, ты - запрокинув голову, и обнимая меня… Каштаны в этом смешном городе теперь зацветут всем законам назло – одновременно с сиренью, представляешь? Смотри, ну смотри же, видишь, уже немножко белеют свечи на каштановых ладошках, и сирень вся в бутонах, плотных и немножко пыльных… А небо? Ты представляешь, оно станет даже немного синее. Вечером сначала потемнеет, потом окрасится в самые яркие цвета, и мы будем сидеть в нашем заповедном дворике, где никогда не бывает шумно, и будем смотреть, как звезды зажигаются, значит, это кому-нибудь нужно? А потом появляется луна. Красная. Ну, да, здесь же всегда так, пока она выходит из-за горизонта, она красная, да.

А потом весна возьмет, да и выбелит к утру все небо, и облачка-барашки-подушки скатятся к краям свода небесного, который держат на ладошках своих каштаны… ну, да, каштаны… цветущие… и все у нас будет хорошо…

Только ты не уходи теперь, ладно? Садись, а я сейчас сварю кофе. Ага, в микроволновке, и сухариков принесу, хоть ты и не любишь их, эти сухарики, и я не люблю, а все равно, возьму немного, сложу в чашку-кошку смешную, поставлю на поднос и важно стану так его нести из кухни… а потом и на гитаре сыграю, что она зря тут стоит? И петь немножко буду, задумчиво и застенчиво, и ты смеяться будешь, ты же всегда смеёшься, если я пою, и кофе отопьешь и отставишь в сторонку, чтобы остыл, и останется потом немножко на донышке, кофе с танцующими пылинками гущи, а ты все не будешь его пить, уйдешь, да и оставишь эту чашку совсем.

И дождь нас не напугает, станет стучать в окна, до только мы смеясь задернем шторы и станем расставлять свечи по полу, завернемся в один спальный мешок, большой, старый, он пахнет чабрецом и немножко дымом, и крупой овсяной почему-то, и будем спать, я – уткнувшись тебе в плечо, ты – запрокинув голову, и все у нас будет хорошо…